Поэт всегда поэт — богатый или бедный
«Художник, лучше быть богатым, чем бедным…» — написал однажды Сальвадор Дали. Наверное, немного найдётся желающих среди художников с ним поспорить. Включая также и художников слова — писателей и поэтов. О них речь и пойдёт, а точнее, об их исторических взаимоотношениях с богатством и бедностью, порой сложных, а иногда весьма курьёзных.
Коварный нрав Кастальского ключа
Кастальский ключ — это источник на горе Парнас в Греции. Древние греки считали, что его вода дарует вдохновение художникам и поэтам. «Напиться из Кастальского ключа» означало «преисполниться вдохновения». Наиболее талантливым доставались лавровые венки. Отголоски этой традиции живы и сейчас. В Англии до сих пор существует звание поэта-лауреата, то есть «увенчанного лаврами». Титул этот может пожаловать лишь монаршая особа личным указом, а к лавровому венку и солидная рента прилагается. В старой же Англии, помимо того, выдавалась и бочка испанского вина. Очевидно, прагматичные англичане считали, что Кастальский ключ дело хорошее, но испанское вино для вдохновения — средство куда более эффективное.
А вот великого драматурга Софокла в Древней Греции за его пьесы даже не лавровым, а дубовым венком увенчали. И всё. Что из того, что до Кастальского родника ему было рукой подать? К воде, даже волшебной, ещё и хлеб насущный не помешал бы. У древнеримского автора Петрония Арбитра в его знаменитом романе «Сатирикон» выведен поэт. Он трубил повсюду, что является величайшим в мире поэтом. Когда его спрашивали, почему он тогда в рубище ходит, он отвечал: «Вот потому и хожу…».
Но нередко римские императоры были щедрее демократичных греков. Например, императору Октавиану Августу так понравилась одна из пьес драматурга Бария, что он выдал автору премию ни много ни мало в миллион сестерциев… Хотя какое там «мало»! Тогда за эти деньги можно было пол-Рима купить. Ещё богаче стал Вергилий, чьё состояние оценивали в 10 миллионов. По нашим временам Вергилий мог бы сравняться по доходам разве что со Стивеном Кингом… Ещё одного римского поэта, Горация, взял под покровительство щедрый богач Гай Меценат.
— Твори без забот, — восклицал он, — твои стихи долговечнее металла!
И не ошибался. Кто бы сейчас помнил Мецената с его миллионами, если бы имя Горация не осталось в веках? А теперь меценатами называют всех, кто покровительствует искусству. Таким меценатом в нарицательном смысле был Людовик XIV. «Король-солнце» приказал назначить всем заслуживающим его милостей поэтам и писателям в государстве литературную стипендию. Размеры её составляли от 800 до 3000 ливров в год, в зависимости от значимости стипендиата. Правда, Людовик промахнулся, поручив распределение посредственному, но весьма популярному поэту Жану Шаплену. По составленному Шапленом списку Расин получил 800 ливров, Мольер — тысячу. Ну а кому же достались стипендия в три тысячи? Правильно, господину Шаплену с его собственноручной припиской — «самому великому французскому поэту из всех, когда-либо живших на свете».
А другой, более поздний список Французской академии, объявившей конкурс на оду, возглавил некто аббат Жарри. Принимавший участие в конкурсе молодой Вольтер был несколько удивлён, когда в оде победителя прочёл следующую строку: «От жаркого Южного полюса до ледяного Северного…». Вольтер обратил на это внимание литературного секретаря академии, разъяснив ему, что на Южном полюсе не жарко, а совсем наоборот, довольно-таки холодно. Секретарь отмахнулся:
— Это не к нам, юноша. Обратитесь в отделение естественных наук.
Принцы и нищие
Примечательна история одного греческого поэта, который долго надоедал своими виршами Александру Македонскому. Наконец, Александр предложил тому джентльменское соглашение.
— Ладно, — сказал он, — воспевай моё величие и подвиги. За каждую хорошую строчку получишь один золотой. Но только за хорошую! А за каждую плохую получишь одну оплеуху.
За последующее состояние физиономии стихотворца, понятно, поручиться нельзя.
А персидский шах заказал поэту Фирдоуси стихотворную историю властителей Персии, пообещав по золотому за каждое двустишие. Фирдоуси взялся за дело со всей ответственностью. Свою «Книгу царей» он писал ровно 30 лет, в неё вошло 60 тысяч двустиший. Вопреки известному анекдоту про Насреддина за эти 30 лет никто из них не умер — ни шах, ни поэт. Пришло время расплачиваться, а золота шаху было жалко. Он взял да и заменил золото серебром. Фирдоуси очень обиделся. Полученный гонорар он раздал бедным, навсегда покинул владения нарушителя слова и вообще зарёкся впредь иметь дело с сильными мира сего.
Но наиболее любопытным, пожалуй, выглядит награждение английского историографа Джона Стоу королём Яковом I (1566-1625 годы). Этот Джон Стоу, бедняк из бедняков, всю Англию пешком обошёл, собирая материал для летописи. Труд его жизни был представлен королю. Тот отозвался дипломом с большой королевской печатью. «Имея в виду, что возлюбленный подданный Наш Джон Стоу, 45 лет искал материалы для составления хроники Англии и ещё восемь лет работал над историей Лондона и Вестминстера, то есть почти всю жизнь служил родине, в награду Мы позволяем ему собирать у подданных Наших милостыню. Разрешение выдано сроком на один год».
Конечно, легче всего принять эту королевскую милость за издёвку. Но не забудем, что в те времена в Англии с нищенством боролись отнюдь не организацией приютов и раздачей благотворительных пайков. Нищих попросту вешали. Так что, можно сказать, король своему подданному жизнь спас. Тут надо добавить, что на могиле Стоу и по сей день стоит памятник с настоящим гусиным пером в руке. Каждый год в торжественной обстановке лорд-мэр заменяет перо новым, как бы символизируя этой церемонией бессмертие историка. А перо, которым король подписывал диплом, видимо, не сохранилось.
Всюду деньги, господа
Времена всевластия монархов канули в прошлое. Настали времена всевластия денег, что ничуть не лучше, и настали они тоже не вчера. Писателям приходилось изворачиваться, чтобы сводить концы с концами. Вот Александр Дюма — не самый бедный, кстати, из писательского цеха. Наверное, каждый, кто читал его романы, обращал внимание, что ранние произведения явно перенасыщены диалогами. Целые страницы сплошных диалогов, да не с длиннейшими, а, напротив, с кратчайшими репликами! А в поздних его романах диалогов уже не больше и не меньше, чем у прочих авторов. Дело в том, что издатели поначалу платили ему не за слово, а за строчку, причём неполная строчка приравнивалась к полной. То есть любая, самая короткая реплика в диалоге — франк с четвертью. Стоит ли удивляться, что разговоры в романах Дюма велись примерно так: «Что сказала королева?» — «Сказала, что устала». — «Не может быть!» — «Именно». — «Что вы говорите?» — «Так и есть». — «Она устала?» — «Да, она устала». — «Так она и сказала?» — «Да, так». Похожим образом можно было продолжать до бесконечности, но издатели спохватились и пересмотрели условия. Теперь они платили по два су за букву, и всё встало на свои места.
Любой самый популярный писатель когда-то был начинающим, а ради начинающих издатели не торопились раскошеливаться, даже если решали рискнуть. Никому не известный Джон Мильтон обошёл с поэмой «Потерянный рай» (впоследствии признанной одним из величайших шедевров литературы) многих издателей. Никто не хотел вкладывать деньги невесть куда. В конце концов, нашёлся один, кто признал, что «в этом что-то есть», и выплатил автору… пять фунтов.
Ещё больше не повезло Вальтеру Скотту. Уже добившись известности, он вложил все свои деньги в проект крупного издательского предприятия. Писатель был настолько уверен в успехе, что и в огромные долги влез… Этот проект, как было с самого начала ясно деловым людям (но не Скотту!), вскоре благополучно лопнул, а писатель оказался в долгах. До конца жизни он так и не расплатился с кредиторами, все гонорары уходили лишь на покрытие процентов. После смерти писателя деньги на уплату его долгов собрали по национальной подписке.
Улыбки фортуны
Конечно, далеко не о каждом писателе можно сказать, перефразируя Заболоцкого, что его «глаза — как два обмана, покрытых мглою неудач». Французский поэт-романтик Альфонс де Ламартин (1790-1869 годы) заработал своими творениями столько, что смог позволить себе не просто купить роскошную яхту и отправиться на ней в путешествие в Малую Азию. Этого ему показалось мало. Причаливая к берегам, он останавливался не в каких попало домах, а исключительно в собственных, заранее приобретённых по его поручению.
Но Ламартин заработал бы ещё больше, если бы трудился как испанский драматург Лопе де Вега (1562-1635 годы). Он оставил человечеству более 1800 пьес, всего 21,5 миллиона строк, и это не считая трёх тысяч сонетов! На сочинение пьесы у него, как правило, уходили сутки, редко — двое-трое. Зачастую случалось так, что он ещё дописывал последние строчки, а за его спиной уже толпились актёры, готовые выхватить пьесу и бежать с ней в театр. Соответствующими были и его гонорары. Точных сведений о доходах Лопе де Веги не сохранилось, но известно, что он обладал состоянием около 100 тысяч золотых, по тем временам — фантастическим. А Виктор Гюго, начавший карьеру со скромных 300 франков за «Гана Исландца», в зените славы получил за «Отверженных» 400 тысяч. Деньги он тратил не на благотворительность. В иной год у него в любовницах ходили более 100 светских куртизанок, по свидетельствам его «официальной» пассии Жюльетты Друэ. Когда только книги успевал писать? Впрочем, оговорить человека каждый может…