Запорожский след Рауля Валленберга
В то, что всё обязательно завершится хорошо, какие бы испытания ни готовил человеку фатум, верят многие: ведь иначе и жить не стоит. Не зря в конце сказки некрасивый утёнок обязательно превращается в грациозного лебедя. А пропавшая некогда по воле злых чар из дворца очаровательная царская дочь, найдя приют и настоящую любовь в убогой хижине добросердечного простолюдина, со временем возвращается в отчий дом, и король со слезами счастья раскрывает ей навстречу объятия. Все нижеизложенное можно воспринимать и как повод к серьёзному исследованию, и как призрачную мечту о любви, которой так не хватает в нашем прагматичном мире…
…Людмила Викторовна Тихоненко сказки разве что внуку читает, но каждый раз счастливого конца ждёт не меньше малыша. Уж больно непростой была её судьба: пропахшие карболкой и безысходностью интернаты; безотцовщина; заботы о тяжело больной матери Нине Семёновне и младшей сестре-инвалиде; собственные дети, рождение которых каждый раз ставило её на грань жизни и смерти; судебные тяжбы после безвременной смерти супруга; усыновлённые сироты, нуждающиеся в её ласке и защите. И тайна, которую ей лишь отчасти открыла перед самой кончиной её мама — Нина.
Макеевская роза
Нина Тихоненко осиротела в самый разгар коллективизации. Жила из милости при тётке Кристине, что сама едва перебивалась ржаным хлебушком пополам с мякиной и копанной украдкой на краю артельных огородов бульбой. Так что, когда в их веску (по-белорусски деревня, — прим. ред.) в глухом углу Витебской губернии случаем добрались вербовщики с неведомого донецкого угольного бассейна, обе не сомневалась ни минуты. Все едино, где пропадать. Подписали нужные бумаги, да на полученные подъёмные купили фибровый чемодан с окованными углами, по тёплому платку на плечи и карамельных конфет-подушечек в лавке кооперации.
Макеевка — город большой, шумный, особливо когда с их деревней сравнивать. Там и жила Нина до самой войны. Оттуда и угнали её немцы в свой фатерланд на работы. К богатым людям попала. За столом хозяевам да их влиятельным гостям прислуживала. Тычки и обиды особо не считала. Ведь и десятки тысяч людей в прошлой жизни родная пролетарская власть не больно сироту баловала. И вот, поди ж ты, среди гостей хозяев сыскался шведский аристократ, владелец крупной торговой компании, который отнёсся к ней с нежностью и любовью. И не на одну ночь, для барской прихоти и сиюминутной утехи, а по-настоящему. И она к нему вмиг сердцем прикипела и на ласку лаской ответила.
Рауль — так его звали — Нину розой своей величал, цветком нежным. Так на фотографической карточке, что Нине на память подарил, и написал. О доме рассказывал, о сестре, которую тоже Ниной звали, и о том, как сложится их жизнь, когда война завершится. И не важно, что сам он из чужих, скандинавских краёв происходил и не особо часто свидеться удавалось. Много ли надо времени, чтобы в глаза друг другу взглянуть да разглядеть то, о чём уста стыдливо молчат?
Через положенный срок родилась у Нины дочь Тамара. Счастье, казалось, долгожданное, да вот только Раулю пришлось уехать надолго. Дипломатическим посланником своего скандинавского королевства при венгерской столице Будапеште. Чего, казалось, проще — представлять нейтральную державу да, ожидая скорого конца войны, не вмешиваться ни во что. Только в ту пору из Берлина указ местным властям пришёл: окончательно решить вопрос со всеми мадьярскими унтерменшами семитских кровей. А проще говоря — с евреями.
Ждала тамошних евреев скорая и принудительная депортация на новое место жительства в город Аушвиц, что в генерал-губернаторстве располагался. Так на дипломатическом языке процедура называлась. А на деле — грузили наци женщин с детками скопом в грузовые вагоны, закрывали наглухо и, как скот, незамедлительно отправляли на польскую станцию Биркенау.
А там открытый плац вдоль путей, рощица, а за ней приземистые здания с дымящимися трубами. Там, говорили, для приезжих бани и помещения для санобработки перед поселением на новом месте. Уводили туда чуть ли не всех, кто в запечатанных вагонах прибыл, а вот назад никто не возвращался. Словно и не было никогда этих людей.
Напоминали о них недолго разве что груды чемоданов на опустевшем плацу да жирный сладковатый дым, обильно вырывавшийся из труб в дни прибытия эшелонов.
Спасение этих людей скандинавский дипломат считал своей главной задачей. Кому паспорт особый делал, от переселения оберегавший, кого просто выкупал да в особых убежищах прятал. До самых боёв немцев с наступающей Красной армией Будапешт не покидал. Даже когда дочка Тамара заболела, вырваться на помощь не сумел. Так Нина её сама и схоронила. Уже после войны Нина узнала, что Рауля арестовали… за сотрудничество с наци. И за активную деятельность против Страны Советов.
Нину, как немцев разгромили, на родину отправили. Благо страна большая: для сироты любой угол — родной. В Карелию попала. При железной дороге стала работать. Телогрейку дали почти новую, валенки подшитые. Койку в бараке. Место за общим столом. А ещё кайло в руки и лопату. Что работа тяжёлая, неженская — не задумывалась: не одна она такая оказалась.
Мужики-то почти все на войне в братских могилах остались, а коли выжили да не увечные — в начальники вышли при больших погонах. Где такому из тёплого кабинета или персональной «эмки» на мороз выйти? Коли и попадались мужики рядом — то исключительно из тех, кого под конвоем водили: урки и политические, из «врагов народа». Вот среди них Нина однажды и встретила своего скандинава. Даже не поверила сперва — так изменился. Лишь как «розой макеевской» назвал, признала.
Документами не подтверждено
Людмила Викторовна в своё время о маме запросы слала в Карелию. Нет, отвечали, не числилась никогда в кадрах запрашиваемая гражданка… Но ведь Нина столько раз рассказывала и в записках памятных всё подробно описала. И как врач лагпункта запись фальшивую в ведомости нужной сделал, и как влиятельный человек по имени Николай документ Раулю на новое имя добыл, и как в Запорожье вместе с Ниной отправил.
В рабочем общежитии при заводе всё лучше, чем в лагерном бараке.
Слова не пустые — в ту пору в Макеевке к тётке Кристине несколько раз наведывались подозрительные люди, не иначе как из органов. Интересовались судьбой племянницы. Тётка, мудрая женщина, на всякий случай отвечала одно и то же: «Умерла Ниночка».
…В Запорожье Рауль и умер весной 1954-го. А может, и не умер. Ушёл, чтобы на родину, к дому пробиваться. Теперь и не узнать того, что мама знала. Людмила ведь только через полгода после исчезновения отца родилась. А мама её лишь однажды, спустя годы, на старое Кичкасское кладбище водила — могилку заветную показывать. Только и не плакала вовсе — словно чужая могилка или пустая даже.
А дома, в шкафчике под постельным бельём, втайне от всех письмо берегла, что скандинав перед отъездом передал ей как весточку последнюю для сестры Нины на случай, коли сам не доберётся до дома. Ходила Нина на могилку, даже когда с другим мужчиной сошлась и ещё дочь родила. Сошлась без любви, все же с мужчиной в доме выживать легче.
Лишь в середине 1990-х, перед смертью, передала Нина Людмиле то письмо вместе со своими памятными записями. Людмила в них мало чего поняла, но чуть ли не наизусть выучила. А вот сохранить — не сохранила: сынок посчитал за ненужный мусор — выбросил. Да что там записи — даже фотография мамы у Людмилы одна-единственная осталась, махонькая, ретушью испорченная. А больше ничего. В метрике в графе отец — прочерк. Фамилия мамина. А отчество Викторовна — символическое: потому как отец и взаправду победителем из безвыходной баталии что с фашистами, что с коммунистами, которые в лагерь его упекли, вышел. Только, видать, до дому так и не добрался…
Неразгаданная тайна
Когда Людмила мамины записки прочитала, стала о скандинавском дипломате справки наводить. И новое для себя узнала, и то, что из маминых рассказов уже известно было. А потом осмелилась знающим людям о маме своей и её истории рассказать. Надежды, что выслушают всерьёз, особой не было — ведь документов никаких и уж больно подозрительно относятся к тем, кто в родственники к небедным иностранцам набивается. Только ведь она корысти никакой не имела. Лишь мамину волю предсмертную выполняла. И даже коли б смеяться стали, все едино рассказывала бы, груз неведомый с души снимала.
Может, и не поверили Людмиле до конца, но всё же программу о ней местные телевизионщики сделали. И с заграничными специалистами познакомили. Приезжали в город шведские документалисты — киногруппа Гуниллы Брески и американский профессор из Мичиганского университета, где Рауль когда-то учился, расспрашивали дотошно, в архивах местных работали, съёмки для будущего фильма проводили. Уважительно к Людмиле отнеслись. Визитки свои оставили и редкую книгу о скандинавском дипломате, который, возможно, и был её отцом.
Все дивились поразительному сходству с Раулем сына Людмилы. А ещё тому, что дочь Настенька на дипломата учится. Уже бакалавр. Она в их фильме чуть ли не главная героиня. Как уезжали, Людмила через них сестре Рауля весточку передала, а в ней для доказательства тайные сведения, о которых, по словам Рауля, лишь он да Нина, сестра его, знали. И конечно, ещё о том, что мама передать просила.
Сестра Рауля совсем старенькая. Может, перепугается, узнав о нежданных родственниках, а может, и вовсе ей недосуг, но не могла Людмила не рассказать о том, что узнала — тайна ведь не её. А другим эту тайну знать ни к чему. Разве что сама сестра Рауля рассказать потом захочет. Потому и в нашей статье мы эту тайну раскрыть не можем.
Как знать, может, ещё и приоткроются секретные архивы для дотошных исследователей и то, во что сегодня просто невозможно поверить из-за отсутствия документов, окажется правдой. А в Запорожье появится памятник человеку, ставшему не по своей воле земляком потомкам вольных казаков, но которым по делам его они вправе гордиться.
Ведь известно, что спасший одну жизнь — спас целый мир. А на его счету — несколько десятков тысяч, а по мнению иных авторитетных исследователей, даже до сотни тысяч спасённых.
И маленькая запорожская семья, для которой он навсегда самый главный герой. Несмотря ни на что…