Евно Азеф — король провокаторов
Евно Азеф до сих пор остаётся одной из главных загадок русской революции. По мнению современников, он мог стать непревзойдённым коммерсантом, но стал презираемым всеми предателем. Давно доказано, что, работая «на два фронта», Азеф подготовил несколько десятков терактов и при этом выдал охранке сотни революционеров. Но никто не может объяснить, как при этом ему удалось уйти от возмездия.
«Агент из Кастрюли»
Семья Фишеля и Сары Азеф была нищей даже по меркам еврейского местечка Лысково, что недалеко от Бреста. Однако отец семейства вывернулся наизнанку, но перебрался в Ростов. Там он смог завести лавчонку и худо-бедно содержать семью. А она была немалой — три мальчика и четыре девочки. Второго по счету ребёнка, родившегося в октябре 1869 года, назвали Иона, или Евно.
Ему повезло попасть в одну из лучших гимназий города и окончить её с неплохими результатами. Родители мечтали о приличном будущем для сына и пытались уберечь его от знакомства с революцией. Из этого ничего не вышло.
После учёбы он успел заняться мелкооптовой торговлей, но проворовался. Сам Азеф всегда рассказывал, что обокрал знакомого купца, чтобы бежать от охранки за границу. На самом деле он прикарманил 800 рублей от продажи партии масла, а когда в 1892 году на его след вышла полиция, уехал в Германию.
Там Азеф поступил в политехнический институт в Карлсруэ. Но учиться на инженера-электротехника было скучно, да и деньги быстро закончились. Тогда молодому человеку пришло в голову предложить российской полиции свои услуги в качестве секретного сотрудника. «Агент из Кастрюли», написал на папке с личным делом Азефа клерк, который, видимо, так воспринял никогда не слышанное им название города — Карлсруэ.
На первых порах Евно получал 50 рублей в месяц. Но в ноябре 1893 года Азеф стал сообщать полиции о революционерах, проживающих в Карлсруэ.
В Германии Азеф встретил свою будущую жену — Любовь Менкину. Она приехала в Дармштадт учиться. Любовь не была революционеркой, хотя и проявляла интерес к левым идеям. Их познакомил товарищ Азефа, и как-то сразу завязался роман. Окружающие иронично замечали: сошлись два некрасивых закомплексованных человека.
В 1895 году они поженились. Жили трудно. Мало того что Азеф оказался очень ревнивым, так ещё и вынужден был скрывать от жены правду о себе. Тайком читал и писал письма, исчезал из дома в неподходящее время, не мог объяснить происхождение доходов. Азеф даже выдумал некоего благодетеля Тимофеева и врал, что отец присылает ему каждый месяц по 25 рублей.
В 1896 году у супругов родился сын Владимир. Тогда же и раскрылся обман: отец Любы написал ей со слов родственников, что Фишель Азеф не то что не мог посылать деньги, но вряд ли когда-либо видел 25 рублей за один раз.
Ставка больше, чем жизнь
Донесения Азефа привлекли внимание высоких чинов, и заботу о его дальнейшей «карьере» взял на себя шеф Московского охранного отделения Сергей Зубатов. После окончания учёбы и возвращения в Россию в 1899 году своего подопечного он устроил его в одну из московских электрических компаний.
Долгое время никто не подозревал, что инженер Азеф ведёт ещё две тайные жизни. Одну — полицейского осведомителя с псевдонимом Раскин. И вторую — члена Боевой организации эсеров по кличке Толстяк.
Постепенно забывались нищета и скитания на чужбине. Сытая и размеренная жизнь затягивала, но… быстро приелась. Азеф по натуре был игроком. Отменные деловые качества позволили ему быстро войти в доверие к лидерам эсеров Григорию Гершуни и Михаилу Гоцу. Именно на них в партии было возложено руководство боевой организацией. Эсеры полагали, что к власти можно прийти только революционным путём. А революцию может приблизить террор, который раскачает ситуацию в стране и внесёт смятение в ряды правящей элиты.
Политические теории привлекали Азефа слабо, а за обоснование террора он взялся охотно. Вскоре предоставился случай отличиться и перед полицией. В марте 1900 года Азеф сдал своим хозяевам подпольную типографию, организованную Гершуни, а спустя два месяца тот был арестован.
Вскоре Гершуни вышел на свободу, а боевая организация эсеров заработала г как хорошо отлаженный механизм. С апреля 1902-го по май 1903 года были убиты министр внутренних дел Дмитрий Сипягин, уфимский губернатор Николай Богданович и ещё с десяток царских чиновников, Азеф по предложению кураторов сдал полиции Гершуни, который отправился на каторгу, а сам занял его место во главе боевой организации. Теперь игра пошла по-крупному, да и государственное содержание Азефа выросло до баснословных 1000 рублей в месяц.
Он самозабвенно играл человеческими судьбами, словно передвигая по шахматной доске фигурки революционеров и чиновников. Но и опасность была немалой: любая ошибка могла привести его либо на эшафот, либо под пули товарищей. Минимум, что грозило Азефу, — каторга по банальному обвинению в провокации. Дело в том, что он сам активно продвигал террор, готовил акции и посылал на них других людей. Уголовное уложение Российской империи чётко квалифицировало это как провокацию и предполагало за неё суровое наказание. И для его кураторов, кстати, тоже. Но острые ощущения и власть Азеф ценил больше жизни.
Преступления без наказания
Созданную Гершуни боевую организацию Азеф серьёзно реформировал: сделал более компактной, легче управляемой и централизованной. Теперь ему было легче выслуживаться перед полицией. Так, Азеф «предотвратил» покушения на Николая II и министра внутренних дел Петра Дурново, фактически передал в руки полиции весь первый состав Центрального комитета партии эсеров.
Но при этом он подготовил ликвидацию петербургского градоначальника Владимира фон дер Лауница, главного военного прокурора Владимира Павлова, великого князя Сергея Александровича и ещё около 30 успешных терактов. Не щадил Азеф и своих начальников — например, приказал убить шефа корпуса жандармов Вячеслава Плеве, считая его главным виновником кишенёвского еврейского погрома 1903 года.
Часть терактов он готовил втайне от полиции, прилагая все усилия для их осуществления. О других своевременно сообщал в охранку, и они проваливались. Благодаря этому Азефа считали своим и эсеры, и полиция. Дважды у революционеров возникали подозрения, но всегда находились «кристально честные борцы», доказывавшие, что автор такого числа успешных терактов не может быть провокатором.
Но возможность «казнить и миловать» постепенно вошла в привычку, и Азеф потерял осторожность. Начальник петербургской охранки Александр Герасимов заподозрил неладное и начал копать под Раскина. Однако Азеф и здесь сумел вывернуться: сдал два покушения на Николая II, которые сам же и готовил «на чёрный день».
К 1906 году «король провокаторов», видимо, устал. Его всё больше занимали рестораны, кабаре и певички и всё меньше революция во всех её проявлениях. Ходили слухи, что он даже предложил распустить боевую организацию. По крайней мере, Азеф начал откровенно водить за нос эсеров. Выдвигал планы покушения на Николая один нелепее другого, постоянно переносил даты терактов.
К примеру, Азеф предлагал то пустить на дно царскую яхту с помощью подводной лодки, то собирал деньги на новейший бомбардировщик. Его якобы сконструировал некий инженер Иван Бухало где-то под Мюнхеном, и он мог взлететь из Швеции и сбросить на Царское Село до 1000 килограммов бомб. Кстати, эсеры собрали на это 20 тысяч рублей, но не увидели ни самолёта, ни денег.
Маневрировать между двух огней становилось трудно. Товарищи по борьбе всё пристальнее присматривались, Герасимов всё сильнее давил. В конце концов Азеф выдал ему так называемый Северный боевой летучий отряд (после того как он стал фактически саботировать работу боевой организации, эсеры перешли к террору силами отдельных разрозненных групп). Семь человек были схвачены и повешены.
Крах Толстяка
Но не дремала и контрразведка эсеров. Мало кто подозревал в публицисте и эмигранте Владимире Бурцеве, жившем в Париже ещё с 1888 года, «охотника за провокаторами». А он был знаком со многими бывшими и действующими полицейскими и жандармскими чинами. Заподозрив Азефа, Бурцев вышел на Александра Лопухина, отставного полицейского чиновника. Рассказал о кровавом следе, тянущемся за террористом по кличке Толстяк. Оказалось, что он удивительно напоминает полицейского агента Раскина. Естественно, Лопухин не стал защищать провокатора, который две трети терактов доводил до завершения.
Бурцев предъявил обвинение — и разразился скандал. Сначала эсеры хотели судить самого разоблачителя, но тот представил железные доказательства. Партийный суд над Азефом состоялся в Париже в январе 1909 года. Первый день заняли препирательства и перечисление подозреваемым его заслуг. А на второй он просто не явился, бежав с помощью агентов охранки. 2000 рублей и паспорт на имя немецкого подданного Александра Ноймайра — таков был его последний гонорар.
Итак, обвинение подтвердилось. Жена, узнав об этом, подала на развод и уехала в США. Азеф поездил по Европе и осел в Германии. Играл на бирже, понемногу тратил накопления, выписал одну из певичек и жил тихо и спокойно. Однажды он встретил Бурцева на курорте. Попытался убедить, что вышла ошибка, но от греха подальше предпочёл сбежать.
С началом Первой мировой Азеф разорился. Все деньги он вложил в русские ценные бумаги, которые теперь ничего не стоили. В 1915 году немцы арестовали его как бывшего секретного агента и посадили в тюрьму Моабит. Вышел он только после подписания Брестского мира больным человеком. Удивительно, но та самая певичка (имя которой, увы, не сохранилось) дождалась его. У неё на руках Азеф и скончался 24 апреля 1918 года от болезни почек.